среда, 6 апреля 2011 г.

Pro memoria. Запись вторая.

ОТЕЦ.  ДЕТСТВО И  ЮНОСТЬ.

                                                  Аудиозапись воспоминаний моего отца,
                                                  Попова Михаила Савельевича.
                                                  23 августа 1994 года. Папе 76 лет.

«Бесскорбная, Советская, Отрадная, Попутная– это всё казачьи станицы, богатые. Здесь приграничная полоса была. Поповы жили почти к центру станицы, а Пасютины больше к окрайне, к западу. Станица большая, километров 7 в длину. После гибели отца мать жила вместе с братьями: дядей Федей и дядей Володей. Жили очень бедно. Одна была комната с земляным полом. Помню, дядя Федя, старший, женился. На свадьбе его дружок ухватился за перекладину на воротах, не удержался, упал и разбился. Долго лежал. Помню бабушку Посютину: больная лежала, выносили по естественным надобностям на руках.

Когда мы остались одни, у нас было 2 гектара земли. Нанимали пахать, сеять. Платить было нечем - мать целое лето тогда отрабатывала. Начал в школу ходить. Дома оставался один с 8 лет, оставался и на неделю и на две, когда мать уйдёт отрабатывать. Научился супчик варить. Ловил рыбу. Однажды мы пошли (это я в 4-й класс уже ходил или в пятый) на экскурсию в рощу и идти домой я уже не мог, обессилил. Голода ещё не было, но питались плохо. Мяса у нас почти никогда не водилось, а жиров – так это только сало, когда заправить супчик. Еле добрался до Поповых. Пришёл, а их никого дома нет, и я потерял сознание. Потом подобрали, положили в постель. Дня два пролежал. У нас было трое свиней. И вот они голодные были: я ведь не пришёл, не покормил и забыл сказать бабушке с дедушкой. А стены турлучные были, земляные. Они проломили стену в кладовую и пшеницу, которая была, всю рассыпали».



Михаил Попов с другом и его отцом. 1934 год.



ПОЖАР.

«Приехал дядя. Мы жили в хатёнке, что дядя нам оставил. Тут наша хатёнка, а тут два-три метра погреб был соседский. Погреба накрывали соломой. Как шалаш делали. А сосед наш – стотысячник: это прислали рабочих из городов для организации колхозов. И вот его стерегли, убить хотели казаки. А он был вооружён, оружие при нём было. И они сдрейфили. Ждали его в погребнике. Он пришёл, сел ужинать. Они подпалили погребник и ушли. Когда он увидел огонь, и мы его увидели в окно, зарево, всё полыхает, по осени дело было. Выскочили. Дядя Федя приехал на мельницу и поставил пшеницу у двери. Мать в первую очередь юбки свои сберечь: схватила сундук, тащит, и застряла в проходе. Короче говоря, вытащили всё (из хаты). Пшеница, кукуруза,- всё это в кладовой погорело. Куры на чердаке были, погорели. А я выскочил, на лошадь верхом и помчался за пожарными: одна штанина целая, а другая по колено, так ходил. Испугался, простыл и заболел сильно. Нас пустила (на квартиру) казачка, вдова, во времяночку (там у неё овощи раньше были), жили там. Потом мы купили всё-таки хатёнку у Павленковых».

ПОЛОЗ.


«Ходил я на рыбалку. Рано утречком пойду, пока всходит солнышко – рыба ловится хорошо. И вот рано пошёл, а Уруп разыгрался после дождей и такой большой. Сейчас речка маленькая, а тогда была широкая, больше Кубани: лес затапливало. В тихие заводи захожу, и попадается рыба. А тут камыши рядом были. И знаешь, Люба, камыш высокий уже был, примерно с метр. Слышу, шуршит по камышу. И вот так над камышом голова торчит и голова большая. Это не змея была, а полоз. А голова, как головка ребёнка, а туловище толще моей руки. И длиной, наверно, метра четыре или три, не меньше, а то и больше. Оно поднялось выше метра, и ещё ползёт, и ещё хвост у него. И он в метрах десяти от меня, и как шурухнула в речку и течение его не сбивает: поперёк речки поплыл и потом в лес. У нас их называли «полоз», очень крупное пресмыкающееся, очень крупное. Сейчас же леса повырубили, а тогда они достигали до наших краёв, леса. Я рассказал в станице одному старику, и он говорит: «Когда я ещё парнем был, их было у нас много».

 (Об огромных полозах:http://www.redbook.ru/yalpin-yi.htm

http://www.exp21.com.ua/rus/notes/88-10.htm ).

«Бабушка Акулина всегда встречала меня и что-нибудь припасала. Конфет у них, конечно, не было. Они готовили калымагу? саламагу? Ставили тесто, и как-то варили его, оно слащавое было. И корку верхнюю она собирала для меня и берегла. Очень добрые, хорошие они были, Поповы».

(Саламата, соломат, саламаха — блюдо из муки с солью и маслом. Соломат заимствовано русскими из тюркских языков. У восточных славян употреблялась повсеместно. Один из распространённых видов походной пищи у запорожских казаков:  http://ru.wikipedia.org/wiki/ ).

ГОЛОД.


«И тут наступил 33-й год.  Год был страшный, Люба, очень страшный. Всё подчистую забирали. Вызвали мать, говорят: «Будешь участвовать». Она отказалась. Её сажали в подвал, на сутки, на двое, за то, что она отказалась ходить отбирать хлеб. Наступил голод, страшный голод, повальный голод.

Было у нас сало. А место нашей сгоревшей хаты было недалеко. Там был заброшенный колодец. Мать говорит: «Миша, давай спрячем сало туда». Спустили сало в колодец. Когда через неделю я полез взять сало по веревочной лестнице, то сала уже не было. Чуть-чуть потеплело, стал я рыбу ловить, но рыба ловилась мало. Стал лягушек ловить: я уже читал хорошо, начитался, что во Франции кушают их. Было очень тяжело. Дедушку и бабушку Поповых мы забрали к себе. И они жили в старой хатёнке, а мы с мамой во времянке. Я когда лягушек в первый раз наварил, подсушил на сковородке, принес: «Вот дедушка, бабушка, кушайте», они отказались. (Заплакал. Молчит.) «Спасай мать, иначе пропадёшь». Я матери стал давать. Она: «Что это, сынок?» Я говорю: «Сомята», потому что шкурка бледная. Она согласилась, ела. Она уже лежала без движения и опухоль уже пошла, отёчность. Начал я эти лягушки ловить с зори до зори. Пойду, наловлю и этим питались. Потом уже она поднялась, начала ходить кукурузу рушить.

-А дедушка с бабушкой?
- Умерли. Через день или через два, в одну ночь. А хоронили как? Ездили через день по улице, в дома заходили, подбирали.

Мама начала ходить на работу и кочанчик (кукурузы. – П.Л.) спрятала, а я пошёл и взял этот кочанчик. Потолкли мы этой кукурузы. Сварили супчик. И я ещё сказал: «Мама, вот если бы всегда так было». (Молчит).

(«Рассекреченная трагедия: голод на Кубани в 1932-1933 гг.» Сегодня в Краснодарском государственном историко-археологическом музее-заповеднике им. Е.Д. Фелицына состоялось открытие выставки «Рассекреченная трагедия: голод на Кубани в 1932-1933 гг.» www.museum.ru/N35941 06.03.2009).

«Да, лето наступило, пошёл я работать в колхоз. Сначала тяпки точил женщинам: они пололи. Потом мне дали быков, возить продукты из села. Старые быки были, я хорошо управлялся, возил. А потом дали молодых, я не мог управлять ими: устану, засну, а они зайдут в зеленя, лягут. «Я больше работать не буду, не хочу на быках на этих, не могу. Я учиться хочу!».

А учиться не было средств купить книжки, денег совсем не было. Налог заплатить тоже не на что было. И вот товарищ у меня был по школе – Шоботько Илья. Отец работал бухгалтером на МТС, детей было много. Мы сговорились и вот половодье было, мы натаскали много леса, порубали и в столовую продали. Поделили деньги. Я маме дал заплатить налог. И мы с ним сговорились и сбежали».

АРМАВИР.

«А беспризорных много было тогда, очень много. В Армавире попали мы в одну компанию, на чердаке ночевали. Назначили, чтоб нас учить воровать: вот на базаре сало стащить. Я ночью говорю Шоботько: «Нам надо удирать отсюда». И удрали.

Пошли в горисполком, наврали, что мы проездом, родных у нас нет, поумирали, определите нас куда-нибудь учиться. Я слабый был, худенький такой – меня на мясокомбинат направили. А его в Армалит: он на слесаря там учился. А на меня посмотрели: ну, куда? В убойный цех я не гожусь - в кишечный цех. Начал работать. ФЗУ я окончил уже, матери сообщил. Дядя увидел меня на базаре случайно. Я привёл его в общежитие, чтобы он удостоверился, что я учусь. Окончил ФЗУ и маму забрал в город. Начал работать в кишечном цеху. Думаю, дурная курятина! Пропаду в этом навозе: механизации никакой не было, кишки, кал, выжимали руками, ни душа, ничего. Воняешь, как пёс! Начал я ходить учиться на курсы бухгалтеров. Меня освободили от второй смены, а в третью я ходил: в три смены комбинат работал. Закончил я курсы, а когда кинулся работать, я молодой, практики не имею, куда не пойду – не берут»


Михаил Попов со своим другом Ильёй Шоботько. 1936 год. Армавир.

  «Когда я закончил ФЗУ, то ушёл из общежития на квартиру. Сняли мы с мальчишками комнату у тёти Кати на Раздельной. Приехал паренёк с Еревана и говорит: «Миша, ты знаешь, что сейчас перевели на русский язык весь учёт, потому что много было мошенничества, а бухгалтеров со знанием русского языка не хватает». Я сажусь и пишу запрос на мясокомбинат: мне само производство знакомо, легче работать. И меня с удовольствием забрали».

 ЕРЕВАН.

«Они думали, дядя солидный какой-то написал: подъёмные оплатим, квартиру дадим семье. Когда я приехал, сопляк, 18 лет мне исполнилось. Маму я звал, но она не поехала: «Ты побудешь, в армию заберут, а я одна останусь». Не поехала. Приехал, меня приняли всё-таки. Комнату дали при общежитии, кровать, шифоньер, буфетик маленький. Я немножко оделся. Они меня сразу бухгалтером старшим. Я попросил: «Дайте поработать мне бухгалтером. Я же опыта не имею». В отдел снабжения меня послали. Я три месяца там поработал, и меня сразу перевели в колбасный цех старшим бухгалтером. Я проработал до 38 года. (Два года).

Меня очень уважали там. Я очень хорошо получал. Кроме этого, как только баланс квартальный делать, главный бухгалтер просит меня помочь. Я помогаю, мне отдельно оплата идёт. На мелкомбинате (мельничий комбинат - П.Л.) у него товарищ работал главным бухгалтером. Он ему посоветовал: «Вот паренёк, он сможет кое-что помочь и вам». У них очень не хватало счётных работников. Я ещё и там работу взял. Работал, жил, помогал маме. Замечательно!

Встречаю я как-то паренька, ровесник мой, русский. Познакомились в столовой. Он говорит: «Негде жить». Я говорю: «Пойдём ко мне. У меня комната есть. На полу постелю». Он сам – мастер колбасного дела, ФЗУ окончил. Он сначала не признался, потом говорит: «Я признаюсь, тебе, Миша, ты мне доверился, я – вор и не имею права жить в городах». Я у него спрашиваю: «Ну, ты хочешь исправиться, жить по-человечески?» Он говорит: «Да, хочу». Были знакомые у меня в милиции, в паспортном столе, армяне. А как познакомились? У них был зять, сдавал мясо на переработку на колбасные изделия, а я выписывал, оформлял документы. Ну, ему паспорт и сделали.

Народ в Ереване очень любезный. Но ни в коем случае, чтобы знакомство было русских парней с девушками-армянками. Однажды Шурик пошутил в автобусе, и драка была у нас. Милиция забрала, но отпустила. А когда в армию стали забирать, то меня взяли, а его нет: таких тогда не брали, ни в коем случае. Но, представь, хороший парень стал: честный, добросовестный. Писал мне в армию».

Комментариев нет:

Отправить комментарий